Круги в пустоте - Страница 107

107

Митька кивнул, но просто так, для порядка. Свалиться он не боялся, знал, что сильные руки кассара моментально его подхватят. Успел уже убедиться, когда с утра они, наскоро перекусив размоченным в кипятке сушеным мясом, двинулись в путь. На север. Точно на север. Тогда он тоже вот крутился, впервые оказавшись на конской спине, и, заглядевшись на перебегающего им дорогу смешного бурого суслика, едва не брякнулся наземь. Но не брякнулся, конечно — кассар подхватил. Занес было руку, чтобы отвесить затрещину — и сдержался. Видно, решил, что больного трогать нельзя. Пока… Подумав, Митька решил не обижаться, если что. Все-таки Харт-ла-Гир тогда, ночью, оказался совсем иным. Трясся над Митькой, как курица над цыпленком… или как отец над умирающим сыном. Всегда желчный, язвительный, ночью он был растерянным и добрым. И ведь любимой лошади не пожалел. Потому что человек важнее коня. Конь дает человеку свою жизнь…

Почему-то вдруг вспомнились строки: «и примешь ты смерть от коня своего…» Митька сам не заметил, как произнес это вслух.

Кассар заинтересовался:

— Это ты к чему, Митика?

Митька засмеялся.

— Ну, есть в нашем мире такая сказка… то есть легенда… ну, в общем, как бы стихи. Был тысячу лет назад Олег, славянский князь… ну, типа вашего ла-мош. И вот он собрался воевать с хазарами, это тоже типа ваших кочевников, они грабили, жгли, и наши с ними тогда воевали. Ну, значит, едет он с дружиной, а навстречу — волхв. Маг, в общем. Старый весь такой, сгорбленный. И князь со скуки его и спрашивает: от чего я, короче, умру? Волхв на него посмотрел так грустно и отвечает: примешь ты смерть от коня своего. А Олег своего коня любил, и над волхвом прикололся. Но потом на всякий случай на другую лошадь пересел, а этого своего любимого коня отправил на отдых. Велел по ходу кормить его лучшим зерном, поить лучшей водой, и все такое. Потом прошло много лет, и Олег вспомнил про коня и решил его навестить. А конюхи и говорят — типа, ваш конь давно подох. Ладно, говорит князь, тогда хоть на кости его посмотрю, ну-ка по-быстрому туда пошли. Ну, привели его конюхи, на поле, а там кости валяются. И Олег посмотрел так, и говорит — какой, блин, тупой этот волхв был, типа шарлатан. Обещал мне смерть от коня, а я живой, а конь… И поставил ногу на череп этого коня… А оттуда, из черепа, ядовитая змея выползла и князя в ляжку кусанула. Ну, он закричал и помер, его закопали и выпили на его могиле. Вот такая легенда.

Харт-ла-Гир восхитился.

— Нет, ну надо же! Почти один в один история о доблестном Шмиу-ла-мау-Динми, спускавшемся в святилище Ночного Ветра. И тут, и там судьба, которая изначально соткана еще до сотворения Кругов, и никто не властен ее изменить — ни люди, ни демоны, ни даже Высокие Господа. Судьба висит над всеми, и средствами магии можно порой прочитать ту или иную ее нить, но только прочитать, ибо она неизменна. Мудр был тот волхв, жаль, что в вашем Круге не помнят его имени. А помнишь ли ты еще что-нибудь, подобное сему?

Митька потупился.

— Ну, как-то сходу в голову не лезет… Что-то мы такое в школе проходили… только…

— Только ты прошел мимо, — мгновенно понял кассар. — Неправильные у вас школы, вот что. У нас бы все сказания тебе накрепко вколотили тростью… на всю жизнь.

Митька мрачно кивнул. Он очень хорошо догадывался, что такое здешние школы. Наверняка уж тут замечания в дневник не пишут и на педсовет не вызывают. Все проще — вон, кусты лиу-тай-зви всюду растут. Чем дальше, тем больше он понимал, насколько же этот мир чужой, неправильный… хотя ведь и на Земле когда-то тоже было так.

…Летя с конской спины в траву, он даже не сразу понял, что случилось. И лишь яростный крик Харта-ла-Гира: «Ложись!» привел его в чувство. Бросившись в траву, он тут же опасливо поднял голову.

Вокруг кассара мельтешило кольцо рослых, закутанных в черное фигур, вооруженных короткими мечами и топориками. На первый взгляд, их там крутилось не менее двух десятков — и это лишь те, кого Митька видел. Можно было только догадываться, сколько еще прячутся в высокой — выше пояса — траве.

— Кидай железяки, дурень, — громко выкрикнул один из нападавших. — Так и так порежем ломтиками, а сдашься — отпустим. Вещички возьмем, да и отпустим.

Кассар коротко свистнул, взмахнул мечом — и поскакал навстречу кричавшему. Короткое движение руки, снизу вверх — и предлагавший сдаться обмяк, тяжело повалился на стремительно темнеющую под ним траву. Сейчас же в воздухе злобно засвистели камни — нападавшие, раскрутив над головой пращу, выпускали булыжник и сейчас же отбегали, перезаряжая свое примитивное оружие. Хотя, как показалось Митьке, залепить таким вот камешком в лоб — это гарантированная дырка в черепе. Тем более, на косорукость враги явно не жаловались, камни в кассара летели кучно. Но вновь, как и прошлый раз, длинный кассарский меч встречал их, вылавливая из горячего воздуха, сбивал на землю — лишь раздавался то и дело звон, сверкали желтые искры. Ни фига себе реакция, завистливо и в то же время горделиво подумал Митька.

Харт-ла-Гир, впрочем, не слишком увлекался защитой — понимал, что пращники всего опаснее на дальней дистанции. Отбив первый рой камней, он погнал коня по кругу, и сзади оставались темные фигуры, расплывались чернильными кляксами в ломкой, желтеющей траве. Как ни пытались нападающие зацепить его своими короткими, пригодными разве что для ближнего боя клинками, кассар неизменно оказывался быстрее. «Да он их мочит как монстров в doom’е — весело подумал Митька. — Да еще как с кодом неуязвимости».

107