Круги в пустоте - Страница 11

— Подойди сюда, мальчик! — строгим голосом велел ему купец. — Назови свое имя, как требует того ритуал.

— Митька, — слово вылетело изо рта раньше, чем он успел подумать, стоило ли называть настоящее имя, не лучше ли было назваться как-то… более по-местному.

Старец за столиком быстро нацарапал несколько закорючек своим раскрашенным в цвета радуги пером и возгласил неожиданно звучным голосом:

«Настоящим свитком удостоверяется, что раб по прозванию Митика, четырнадцати лет от роду, в кости тонок, ростом три локтя и половину ладони, с волосами прямыми, светлыми, глазами серыми, приобретен состоящим на государевой службе кассаром Хартом-ла-Гиром в граде Ойла-Иллур восьмого дня месяца Малой Воды в год шестнадцатый от воцарения великого государя нашего Айяру-ла-мош-Ойгру, да продлят боги его земное существование и введут в свой светлый чертог после, с уплатой положенной в государеву казну подати, что и заверяю малой печатью я, ничтожный писчий левой руки Сиуру-Хмайо. Дано восьмого дня месяца Малой Воды в год шестнадцатый от воцарения великого государя нашего Айяру-ла-мош-Ойгру, да продлят боги его земное существование и введут в свой светлый чертог после».

— Ну и ладно, — усмехнулся новый Митькин хозяин, пряча свиток в кошель. — Удачливый ты человек, Айгъю-Хоу, пятнадцать монет вот получил там, где красная цена одиннадцать. А вот за что я отдал эти монеты? Гляди, купец, если твои слова о превосходных качествах этого невольника окажутся ложью… тогда тебе придется дать некоторые объяснения в государевой Палате Наказаний.

Купец нервно вздохнул.

— Не желаете ли, господин, ошейничек приобрести? — только и спросил он. — Или вы его так поведете? За три медяшки бы уступил.

— Благодарю, любезный. Не требуется. От меня, знаешь ли, сбежать сложно, а дома я подберу паршивцу соответствующую сбрую. Ну что, мальчик, — положил он руку на плечо Митьке, — пойдем.

И они пошли — вдаль от досок площадки, от сарая, от напряженно глядевшего им вслед купца Айгъю-Хоу.

4

Виктор Михайлович прошел на кухню и включил конфорку под чайником. Есть ли в нем вода, он проверять не стал — знал, что есть. Потом вооружился мочалкой и полотенцем и принялся за скопившуюся в мойке гору посуды. Вот так тебе, тарелка — каплей «фэрри» тебя, и мочалкой, и насухо полотенцем, и в шкаф… теперь вилка… сказано, вилка, а не попавшийся под руку половник.

Мытье посуды успокаивало, смягчало медленно растекающуюся по всему телу ярость. А злиться не следовало, нужно разобраться во всем спокойно, по возможности не нарушая закон.

Виктор Михайлович выкрутил кран и прислушался. В комнате сына вроде было тихо. Ну, слава Богу, уснул. Этого и следовало ожидать — кроме валерьянки, тот выпил растолченную в ложечке таблетку димедрола. До ночи точно проспит, а хорошо бы и до утра. Утром все будет лучше. Конечно, никакой школы, он его просто не пустит, пускай отлеживается. Психотравмы быстро не проходят, они вообще никогда не проходят, лишь прячутся в темные глубины, откуда время от времени и выплывают — как хищные рыбы… Да и все равно, учебный год фактически завершился, ничего страшного, если Лешка последнюю неделю побудет дома, оценки и так ясны, а Татьяне Сергеевне надо будет позвонить и предупредить, что так вот сложились обстоятельства. Разумеется, в курс дела учительницу вводить не стоит, он разберется с этой историей сам.

Хорошо хоть Настя поехала на этот свой трехдневный бухгалтерский семинар. Сейчас пришлось бы поить лекарствами не только сына, но и жену. А учитывая, что ее последняя кардиограмма ни к черту не годится… Лешку нужно будет предупредить, чтобы матери ни полслова. Он умный, он поймет.

А этих поганцев он найдет, и лично, своими руками… Виктор Михайлович усмехнулся, с сомнением глянув на свои руки. С его ростом метр семьдесят, весом пятьдесят пять кило, ранней лысиной и язвенной болезнью — и впрямь сомнительно. Судя по Лешкиным словам, поганцы уже вполне сформировались, лет по пятнадцать, не меньше. Как раз подходящие силы, чтобы втроем издеваться над десятилетним мальчишкой.

Он с силой сжал челюсти. Нет, конечно, не сам. Найдутся и другие руки, покрепче. Виктор Михайлович еще не решил, пустить ли дело по официальным каналам, или попросить заняться этим ребят-оперативников. Те, разумеется, с радостью возьмутся, но все-таки это породит тенденцию… опасную тенденцию. Использовать возможности Управления в личных целях — о, как это заманчиво! Особенно когда цели благородны, а возможности велики. Но где раз, там еще раз, и еще много-много раз… И в чем же тогда отличие от любой другой структуры? А отличаться надо, незачем было и огород городить.

Чайник засвистел, зафыркал и разразился в пространство плотной, клубящейся струей пара. Виктор Михайлович выключил газ, ополоснул заварочный чайник, плеснул внутрь кипятку — прогреть. Привычные манипуляции успокаивали.

Он осторожно, стараясь не шуметь, подошел к комнате сына, аккуратно приоткрыл дверь. Слабый ветерок, вливаясь в раскрытое окно, чуть шевелил занавеску, невидимыми пальцами гладил листья герани на подоконнике, развешанные по стенам рисунки, колыхал края брошенной на спинку стула одежды.

Лешка спал, разметавшись по кровати, обхватив руками подушку. Одеяло почти сползло на пол, худенькие лопатки под майкой вздрагивали.

Виктор Михайлович минуту постоял рядом, сдерживая дыхание и еще что-то — вязкое, мутное, поднимающееся со дна. При мысли о том, что подонки собирались сделать с его сыном, в груди разрасталась гулкая пустота, и он все сильнее стискивал пальцы. Потом поправил одеяло, осторожно укрыл Лешку и на цыпочках вышел, прикрыв за собой дверь.