От вопросов раскалывалась голова, и Митька понимал, что все равно ни до чего толкового не додумается. Надо терпеливо ждать, когда кто-нибудь придет и что-нибудь разъяснится.
Но терпеливо не получалось. Приливы тошноты мучили его ужасно, а когда отступала тошнота — накатывал голод. Да собираются ли они вообще его когда-нибудь кормить? Казалось, прошло уже несколько суток. Что, о нем все забыли?
…Оказалось, не совсем забыли. Натужно заскрипел вверху отодвигаемый люк, и что-то шлепнулось на пол. В промелькнувшем свете ничего не удалось разглядеть — мелькнула какая-то бородатая физия и пропала. Секунда — и крышка люка захлопнулась, внутри вновь воцарились сумерки.
Митька с интересом подобрался к тому, что ему сбросили. Оказалось — вареные овощи, лниу-грауту. Гадость, конечно, по большому счету. Вроде картошки, только без вкуса. Зато сытно. Еда для рабов и простонародья.
Тошнота взбурлила в желудке, но тотчас же уступила место голоду. Встав на четвереньки и наклонившись, он принялся обгрызать большие, расползающиеся клубни. Не до приличных манер, есть хочется сильнее. Тем более, все равно никто не смотрит.
Впрочем, вскоре оказалось, что как раз и смотрят. Из-за бочек смотрят весьма заинтересованно, поблескивают красными бусинками глаз. Митька резко дернулся и сел. Испуганная тень тотчас метнулась во тьму, судорожно заскреблась там, а после, немного обождав и осмелев, снова высунулась.
Тьфу, пакость! Черная худая крыса. И не сказать чтобы огромная, если без хвоста, то от силы с Митькину ладонь. Наверное, голодная. Когда-то очень давно, ему, наверное, и пяти не было, мама принесла сказку на кассете — «Волшебник изумрудного города». И там противным голосом колдунья Бастинда шипела на девочку Эли: «Я запру тебя в подвал, и огромные черные крысы оставят от тебя лишь кости!» Тогда он боялся и каждый раз, слушая кассету, затыкал уши, когда дело доходило до этого места.
Сейчас страшно почему-то не было. Крыса отнюдь не казалась огромной, вела себя прилично, не хамила… Но что случится, когда он уснет? Может, хлынут темной стаей, вцепятся в горло, в уши, в нос? А чего же тогда раньше не кинулись, когда он без сознания валялся?
И тем не менее нежданное соседство не радовало. Этак не уследишь — и очень скоро без жратвы останешься. Запустить бы в нее чем-нибудь, да руки связаны. И нечем запускать к тому же.
Торопливо дожевав овощи, он уселся поудобнее и принялся ждать. Чего? Да хоть чего, лишь бы появилась наконец хоть какая-то определенность. Ничего же неясно. Ну, на корабле. И что дальше? Река? Море? Куда направляется корабль? А главное, чей это корабль, у кого он в плену? И что им от него надо? Стоп! Об этом он уже думал. Даже мысли тут вертятся по скучному заезженному кругу, и сколько так будет продолжаться? Сколько вообще прошло времени с тех пор, как его похитили? Сознание не помнит, и не помнит тело — что-то же такое с ним делали. Кассар, помнится, говорил, есть такие снадобья, что усыпляют человека на неделю, на месяц, а то и на год. Может, и его так же обработали? Может, тут вообще уже зима? Хотя холод не чувствовался, все та же липкая, надоевшая духота.
Любопытная крыса меж тем подобралась ближе — видать, ее привлекал запах еды. Пускай и бывшей еды. Ошметки-то на полу остались.
Митька затаился, притворяясь, будто его тут и вовсе нет. Подпустить поближе, и тогда…
Все почти получилось. Он дождался — крыса подкралась к ошметкам, опустила узкую морду, повела остренькими ушками… И тут же он прыгнул, метя по черному тельцу здоровой ногой. И попал бы, непременно попал, на реакцию он никогда не жаловался. Только вот обожженная пятка плохо годилась в качестве опоры, и, машинально ругнувшись, он распластался на досках, в ноге запульсировала старая знакомая боль, а крыса, отскочив, остановилась в метре от его лица. Сейчас ее можно было рассмотреть получше.
Длинное плотное тельце поддерживали неожиданно короткие лапки, красноватые глазки поблескивали с нехорошим интересом, а узкая мордочка ощерилась полной желтоватых зубов пастью. Широкие уши слегка заострялись кверху. От нее исходило тяжелое, одуряющее зловоние, словно тварь только что побывала в выгребной яме.
Блин! Ну точь-в-точь та самая зверюга из подземного хода, с которой сражался кассар! Один к одному, только вот меньше раз в двадцать. Вот это прикол! Что же получается, здесь есть гигантские пещерные крысы, типа всяких там пещерных львов, пещерных медведей? Или… Или крыса и в тот раз была обычных размеров, а вот они сами, да и лошади…
Все вдруг встало на свои места — точно заключительный поворот разноцветного кубика, совмещающий нужные грани. Да, именно так! Не случайно кассар тогда мазал их пахучим снадобьем. Это же была магия, самая настоящая магия! Они уменьшились во много раз и сумели выйти из города каким-то крошечным лазом, то ли это был высохший канализационный сток, то ли крысиные ходы. А огромная розовая змея на самом деле — всего лишь дождевой червяк, а страшные, выпирающие из стен когти — это чьи-то корни.
Тогда что получается — Харт-ла-Гир и вправду маг? Настоящий? Значит, он все это время притворялся государевым чиновником, а сам в любой момент мог прошептать заклинание, вырвать волосок из бороды (ну ладно, из усов) — и отправить Митьку домой? Ну ни фига ж себе повороты! Тогда ясно, как он пожар в той деревне сделал, и как стрелы голыми руками ловил… Хотя стрелы, наверное, и без магии можно. Ниндзя там всякие умели же…
А еще он постоянно твердил, что у него приказ, что он не имеет права, что он должен… и так далее, и тому подобное. Значит, он не просто маг, а на службе! И у кого же? У государя, от чьих стражников они почти два месяца удирали по степи? Не вяжется как-то. Или… Или у Тхарана? Выходит, Митька зачем-то нужен Тхарану? Ну кто же тогда гонялся за ними? И кто в конце концов сцапал его? Что не Тхаран, понятно. В тхаранских лапках Митька, получается, с самого начала был, с помоста на торговой площади, цапать-то нафиг? Значит, враги Тхарана? А с кем враждует Тхаран? С государевой властью вроде великая дружба, тут этот Тхаран вообще типа как партия в совке. А вот единяне… которых жестоко казнят, которых боятся и ненавидят. Блин, неужели и впрямь единяне? Как не хочется верить… Это словно дерьма обожраться…