Круги в пустоте - Страница 16

Кассар резко поднялся с кресла, вышел в другую комнату и через минуту вернулся, держа что-то блестящее в руке. Митька пригляделся — и поежился. «Что-то» было металлическим ошейником.

— Митика, подойди сюда! — велел кассар.

На негнущихся ногах Митька приблизился к нему.

— Рассмотри внимательно. Это — рабский ошейник, знак твоего положения. Видишь, здесь, на бляхе, выгравировано мое имя. Ты теперь будешь носить его всегда. Нагни голову!

Подчиниться? Или плюнуть ему в лицо, яростно выругаться, закричать, что лучше умереть, чем пресмыкаться? А чем это кончится?

Поколебавшись, он наклонился, и это колебание не прошло незамеченным. Кассар, опустив обе ладони ему на плечи, без всякого, казалось, усилия наклонил его — и тут же Митька ощутил, как холодный металл сомкнулся вокруг его шеи.

— Ну вот и все, — кассар слегка хлопнул его по плечу. — Имей в виду, в городе ошейник послужит тебе защитой. Ни один горожанин не посмеет тебя тронуть, ни один лавочник не рискнет обсчитать, потому что сделав это, они посягнули бы на меня, на мое имущество.

Митька лишь плотнее сжал губы. Значит, он всего лишь «имущество»?

— А сейчас ступай на двор, найдешь там бочку с водой и кувшин. И хорошенько помоешься, потому что сейчас от тебя разит как от шелудивого пса, и мне жаль своего обоняния. Да смотри, живее, у нас мало времени.

Митька молча кивнул и вышел из комнаты. Да, здесь он прав, два дня в бараке дали свой результат, помыться стоило. Однако, у этих дикарей ни душа, ни, наверное, даже мыла. Совсем темные, доисторические. И где же эта чертова бочка?

Бочка, впрочем, обнаружилась сразу же, как он спустился с крыльца во двор. Огромная, в три обхвата, сделанная из темно-бурой глины, она стояла около приземистого дощатого сарая. Возле нее нашлось и несколько кувшинов, и на вбитом в стенку гвозде висело что-то вроде драной мочалки.

Смыв с себя пыль и пот, он поискал глазами полотенце, но, конечно же, ничего такого ему не полагалось. Тогда он просто попрыгал, стряхивая с себя капли воды, и рассудив, что на таком жарком солнце все высохнет за пару минут, вернулся в дом.

— Долго же ты возился, — раздраженно заметил кассар. — Небось, мух считал? Ладно, теперь вот что, — он протянул Митьке какую-то склянку, в ней плескалась мутная, вязкая жидкость.

— Это масло корней лиу-танга, — Харт-ла-Гиру, похоже, скучно было объяснять общеизвестные вещи. — Намажешься сейчас целиком, от лица до пяток. Потому что иначе быстро сваришься на солнце, и шкура полезет с тебя клочьями. А мне нужен здоровый раб.

Митька молча принял склянку, вылил несколько капель на ладонь. К его удивлению, масло лиу-танга пахло довольно приятно, какими-то горьковатыми травами.

— Живее, живее! — поторапливал кассар. — Масла не жалей, оно дешевое. Ну все, что ли? Тогда подойди сюда! Да ближе, кому говорят!

Митька опасливо приблизился.

— Теперь мы немного погуляем, — усмехнулся кассар. — Только на всякий случай… — он вынул откуда-то (Митька так и не понял, откуда) тонкую, медного отлива цепочку и ловким движением прикрепил ее к кольцу ошейника.

— Это чтобы у тебя не было соблазна сбежать, — пояснил он. — Поймать-то тебя несложно, но тогда пришлось бы наказывать как беглого раба, а мне не нужен калека, мне нужен живой и здоровый слуга. Что ж, пошли, — усмехнулся он, намотав конец цепочки себе на ладонь. — Это не слишком далеко.

— А что, мне никакой одежды не положено? — рискнул спросить Митька, когда они шли вверх по пыльной, прокаленной беспощадным солнцем улице. Внутри он весь кипел. Мало того, что ведут как собачку на поводке, еще и всем видно, что у него болтается между ног…

— А зачем? — удивился кассар. — Сейчас вроде не холодно, так чего это я буду тратиться? Рабы не должны приносить своим господам убытки. Или… ты смущаешься своей наготы?

Митька промолчал, опустив взгляд, но проницательный Харт-ла-Гир правильно истолковал его молчание.

— Пойми, мальчик, тебе нечего стыдиться. Ты принадлежишь мне, весь, со всеми своими потрохами, и твое тело — оно уже не твое, это теперь моя собственность, так не глупо ли стесняться чужого имущества? Я вижу, ты пока еще не понимаешь, ну ничего, поймешь. Кстати, мы почти пришли.

Улица заметно расширилась, на ней прибавилось народу. Тут были и нарядно одетые горожане, и деловитые мастеровые, но больше все какие-то незапоминающиеся люди в темных, засаленных лохмотьях. «У нас бомжи и то лучше прикинуты, — машинально подумал Митька. — У нас…» Глаза слегка затуманились, но он все же не настолько отвлекся, чтобы не слышать звучный, низкий голос кассара:

— Мы пришли на Гиу-му-Хтау, место наказаний. Здесь по приговору великого нашего государя Айяру-ла-мош-Ойгру, да продлят боги его земное существование и введут в свой светлый чертог после, а точнее, по приговору городского наместника, происходят казни и другие законные действия. Тебя сейчас более всего должны интересовать вон те двое, — он кивнул на две стоявшие в отдалении, возле черных столбов, фигуры. — Это пойманные рабы, — пояснил кассар. — Один из них просто удрал от хозяина, другой, будучи в бегах, поднял руку на свободнорожденного горожанина. Сегодня наместник вынес приговор… хотя чего там выносить, дело ясное, полностью подпадающее под указ деда нынешнего государя, пресветлого Миуна-ла-мош-Дагиму, да не изгонят боги его из своих чертогов. Впрочем, давай подойдем поближе.

Вблизи оказалось, что черные столбы, точно стволы обгоревших деревьев, растут из невысокого каменного помоста, рядом с которым соседствовала рассохшаяся деревянная колода и еще какие-то приспособления, смысла которых Митька не понял. Чуть поодаль в земле зияла широкая, не менее трех метров в диаметре яма. Вокруг толпился народ, но не заходил за обозначенную измочаленными канатами черту. Кассар подтолкнул его почти к самому помосту, и от столбов Митьку отделяло не более десятка шагов.