— Поэтому возьми его. И тщательно спрячь. Так, чтобы и не потерять, и чтобы никто у тебя его не видел. Это один из самых сильных талисманов, оставленных мне Наставником. Пока этот изумруд будет с тобой, на тебя не подействует обычная магия. Даже таким мастерам, как князь Диу, пришлось бы повозиться, чтобы противостоять силе камня. Понял? Так что спрячь получше. Если князь найдет его у тебя — скажи, будто выкрал из моей сумки. И безропотно отдай, не вздумай орать что-либо о своих правах. И еще, Митика… Если вдруг со мной что-нибудь случится… ну, всякое возможно, ты ведь не маленький, ты понимаешь… знай, что мне очень жаль Хьясси… и очень горько.
То ли солнечный луч как-то по-особому скользнул по лицу кассара, то ли просто Митьке почудилось — но на какое-то мгновение ему показалось, что на глаза Харту-ла-Гиру выступили слезы.
Но умом Митька понимал, что такого не может быть никогда.
На самом деле замок оказался куда больше, чем показалось вчера. Да он попросту был огромен! За мощными, в сотню локтей крепостными стенами скрывался целый город. Ну, может, не такой, как Ойла-Иллур, но тоже немаленький. Синто сказал, тут одних только воинов десять тысяч, и это тхаранские бойцы, а у Диу-ла-мау-Тмера есть еще и личная дружина. А сколько тут слуг, оружейников, конюхов, поваров — никому вообще неизвестно. Кроме разве что старого одноглазого Мьорно-Тману, управляющего княжеским хозяйством. Этого старика, по словам Синто, боялись тут все — едва ли не больше, чем самого князя. Князь-то хоть во всякие мелочи не вникает, типа как в десятой конюшне пол настелен или почему поваренок Дламми не вовремя согрел воду. А вездесущий дед замечает все, он умеет подкрадываться незаметно, и к тому же у него полно тайных доносчиков. Сам Мьорно-Тману не кричит и не дерется, просто поднимает палец, запоминая. А вечером нерадивого потащат на конюшню, и уж там всыплют прутьев так, что мало не покажется.
Обнаружилась интересная деталь — этот Мьорно-Тману тоже раб, в таком же, как у Синто, бронзовом ошейнике. Правда, украшенном серебряными пряжками.
— Как же это? — не понимал Митька. — Что же он своих-то?
— Ну так власть… — недоуменно отвечал Синто. — Думаешь, у рабов власти не бывает? Да ты сравни с каким-нибудь свободным селянином. Кто он по сравнению с Мьорно-Тману? Прах, пепел… Одно название что свободный. А у нашего управляющего, сказывают, в покоях полны сундуки золота. Ну и что же что ошейник? Зато после господина князя он тут первый человек…
На это трудно было что-либо ответить.
Они давно бродили вдвоем по необъятным просторам замка. Солнце уже начинало сползать к западу, хотя пекло по-прежнему люто. В широких штанах и куртке было жарко, и Митька не раз втайне позавидовал Синто.
Постройки, вопреки первому впечатлению, тут располагались вовсе не случайно. Отдельно — воинские казармы и солдатские кухни, отдельно — многочисленные ряды конюшен, отдельно — рабские бараки. Имелось тут и множество колодцев, так что при любой осаде защитники крепости могли не опасаться жажды. Был даже и ухоженный парк, куда Синто поначалу соваться не хотел. Рабам там появляться запрещалось.
— Да плюнь ты, — посоветовал Митька. — Ты же со мной, если кто прицепится, я обломаю. Мне-то никто не запрещал никуда ходить.
О настойчивом совете кассара не высовываться из горницы он решил умолчать. Кассар вообще вел себя как-то странно. Он и в самом деле собрался в путь, пошел в конюшни, о чем-то поговорил там с бородатым пожилым конюхом — и вскоре уже прилаживал свои сумки к седлу. Выбрал не самую броскую, но явно сильную и выносливую пегую кобылу. Коротко попрощался с Митькой, хлопнул по плечу Синто, легко, одном движением вскочил в седло — и вот уже скачет к воротам. Самое интересное — стражники и не подумали его остановить. То ли околдовал он их, то ли здесь и в самом деле порядки были вольные. Или, озабоченно подумал Митька, настоящая охрана тут вовсе не на виду.
Парк оказался ничего себе, красивым. Цветы всякие, ровные дорожки, усыпанные розовой каменной крошкой, оплетенные фиолетовыми лианами стены, даже маленький прудик в центре. Мелькнула мысль искупаться, и он немедленно поделился этой идеей с Синто.
— Да ты что, Митика?! — того аж перекосило от ужаса. — Строжайше запрещено! Это же священный пруд, для высоких размышлений! За это знаешь что будет?!
— Ну ты как хочешь, — раздраженно заявил Митька, — а я окунусь. На высокие размышления в такую жару что-то не тянет.
Мелькнула, однако, осторожная мыслишка — а ну как все это плохо кончится? Не от великой же дурости кассар предупреждал, чтобы никуда не соваться. Тем более, было уже… Сунулся ведь по дури в городской порт — и чем кончилось? Ведь кассар правильно ему запрещал из дому выходить, знал про всякие опасности. Правда, внимать кассарским советам было слишком уж обидно. Подумаешь, кассар! Да пошел он нафиг, этот скуластый садюга, этот качок гирский! Не имеет он больше над Митькой никакой власти, и все его советы надо бы засунуть в известное место.
Он немедленно разделся, сунул в руки испуганному Синто свои благородные тряпки и лихо сиганул в воду. Ух! Холодная! Небось, со дна ключ бьет! Конечно, не море, не озеро и даже не городской бассейн № 22, но хоть что-то… Пускай здесь всего-то метров пять в поперечнике и особо не поплаваешь, пускай глубина тут едва ли по грудь — но по сравнению с сухой степью и это счастье!
Счастье, однако, длилось недолго. Левую ступню пронзила острая боль, Митька сейчас же взвыл и пулей выскочил на берег. Обеспокоенный Синто тут же бросился к нему.