Круги в пустоте - Страница 46


К оглавлению

46

— Кому-кому? — переспросил Митька и тут же осекся, сообразив, кому вообще-то приносят здесь жертвы.

— Что, совсем темный? — покровительственно усмехнулся пацан. — Недавно в Оллар продали? Итре-у-Лгами — это Великая Госпожа, богиня судьбы. Она ниточку соткала — и ты родился, перерезала — и ты помер, в узелок завязала — и у тебя неприятности. Она богиня грозная, ее сердить нельзя. С ее словом даже князь молний, пресветлый Шуу-ха-ола-миру считается, хотя она и ему дочка, от Маулу-кья-нгару, Владычицы подземного мира.

— Ясно… — протянул Митька. — А эти единяне — они кто?

— Ну… — задумчиво произнес пацан, — они вообще-то безмозглые какие-то. Они наших богов отверглись, верят в своего Единого, который их куда-то вроде позвал, поэтому у них еще есть одно имя — люди Зова. Они сперва в Сарграме завелись, давным-давно, а потом уже у нас, в Иллурии. Говорят, они по ночам ходят и детей крадут. Кого поймают — уносят в подземелье и пьют кровь, делают кинжалом рану и сквозь тростинку высасывают… — он зябко передернул плечами. — А еще они болезни насылают, через воздух.

Меж тем толпа раздалась, и на середину площади, где точно кафедра возвышалась сложенная из тщательно пригнанных друг к другу камней арена, выступила процессия. Впереди шествовало несколько человек в темно-синих плащах, с длинными, ниже плеч, волосами, каждый в правой руке держал высокий и тонкий посох, перевитый такими же чернильно-синими лентами. Чувствовалось, что посохи у них не для опоры, а то ли для красоты, то ли это какой-то знак. За ними шагало с десяток воинов в боевых панцирях, при саблях и с короткими толстыми копьями. Потом — пятеро связанных общей цепью людей в серых балахонах, а замыкали колонну опять-таки стражники с натянутыми луками.

Пятеро шли размеренно, даже как-то равнодушно, соединяющая их цепь напомнила Митьке ту, какая была и на нем в тот день, когда его в колонне с прочими рабами вели продавать на рынок. Только у этих людей не было рабских ошейников, цепь охватывала каждого за лодыжку, крепясь к охватывающему ногу широкому бронзовому кольцу.

Дойдя до каменной арены, люди в синих плащах остановились. Один из них сделал короткий знак рукой — и воины, суетливо избавив пятерых пленников от цепей, древками копий загнали их на возвышение. Те не пытались сопротивляться, они вообще двигались точно во сне.

Человек, отдавший команду воинам, приосанился и звучно произнес:

— Жители славного града Ойла-Иллур! Неизмерима доброта Высоких наших Господ, богов неба, земли и преисподней, дарующих нам свет и тьму, радость и печаль, жизнь и смерть. Нас, ничтожных, оделяют они дождем и солнцем, виноградной лозой и рисовым зерном, посылают нам сны и вдохновляют наши мысли…

— Смотри, это маг! — шепнул пацаненок Митьке. — Из самого Тхарана, Синее Крыло.

— Да ты чего? Неужели настоящий? — Митькино сердце екнуло. Маг! Если это и в самом деле так, то вот они — люди, способные вернуть его домой!

— А то! — обиделся мальчишка. — У нас ненастоящих не бывает, у нас тем, кто мага из себя корчит, а ничего не умеет, Тхаран голову рубит. Так что дураков нет.

— А Тхаран — это кто? Или где? — заинтересовался Митька.

— Совсем ты темный, — снисходительно, точно взрослый дяденька глупому карапузу, пояснил пацан. — Тхаран — это у нас в Олларе такое содружество магов. А слово «тхаран» значит утес, только это на старом языке, на нем сейчас только жрецы поют гимны.

Владелец синего плаща долго еще распинался о неимоверной доброте богов. Доброта, по его словам, заключалась в равномерной раздаче радостей и несчастий. «Равновесие! — выкрикивал синий. — Весы богов!» Потом он перекинулся мыслью на людскую неблагодарность, на тягу к невежеству и суевериям, что выражается в поклонении некоему никогда не существовавшему Единому, которого такие вот предатели попросту сочинили, дабы прельщать народ, и даже более того, они, будучи движимы ненавистью ко всему живому, хотят вызвать на головы мирного населения гнев Высоких Господ. И ужасное чуть было не свершилось, еще немного — и город провалился бы в пустоты земли, в царство Маулу-кья-нгару, но крепкий утес, Тхаран, вовремя выявил заразу, и теперь настало время умилостивить рассерженных богов, для чего необходимо отправить к ним на суд гнусных богохульников. Однако Тхаран, не желая излишней крови и надеясь на просветление даже помраченных умов, в последний раз обращается к предателям и предлагает им отречься от своих заблуждений и поклониться истинным хозяевам мира, богам Светлого Оллара. В таком случае грешники сохранят жизнь, и, будучи наказаны кнутом, отправятся искупать свои грехи в каменоломни.

— Нет! — неожиданно зычным голосом произнес вдруг один из единян, с рыжей бородой, доходящей чуть ли не до середины груди. — Не отрекусь я от Господа моего, Он мне защита, Он мне Свет и Путь, Он, Рожденный и Нерожденный, воссоздаст меня из праха в день гнева Своего и введет в небесную Свою горницу, а мерзкие идолы падут, и сами они, и служители их вострепещут, ощутив в сердце своем дыхание Единого, и будет оно жечь их подобно пламени, и пламя сие будет вечно!

— Нет! — послышался второй голос, затем — третий, четвертый. Пятый, совсем молоденький еще парнишка, судорожно вздохнул.

— Я… Я поклонюсь! Я паду ниц пред Высокими Господами, и… — он действительно распластался на каменных плитах, захлебнувшись рыданиями.

По знаку синего мага двое стражником деловито стащили парнишку с помоста.

— Да как же ты, Хьяру-лимсе, — обернувшись к нему, горестно вскричал рыжебородый. — Ради временного обитания в теле губишь ты бессмертную свою душу! Все равно ведь умрешь, позже нас, но умрешь, и Господь не узнает тебя на небесных дорогах, и отвернет от тебя Свое лицо, и низринешься ты до центра преисподней!

46