…В лесу его сразу же атаковали. Со всех сторон враги безжалостно набросились на полковника, он мужественно дрался и положил гору трупов, но их было слишком много, и все они жаждали его крови. Прихлопнув очередного комара, Виктор Михайлович вздохнул и попросил у Лешки пасту. Тщательно смазал руки, лицо, шею… Вроде бы помогло — острый запах отпугнул крылатых хищников, да вот надолго ли?
Лешка получил свою банку и теперь ползал в траве, отыскивая спелые земляничины. Увы, их поголовье оказалось куда меньше, чем грезилось юному сборщику. Да, красные ягоды время от времени попадались, но вовсе не в промышленном масштабе. О том, чтобы наполнить литровую банку, не приходилось и мечтать.
— Поспешили мы с тобой, Леха, — заметил Виктор Михайлович. — На недельку примерно поспешили. Хотя, вон и погода способствовала. Тепло, светло… Но природу не обманешь, рановато еще землянике.
— А я уже нашел целых тридцать восемь ягод! — возразил Лешка, поднимаясь. Локти и коленки его были перемазаны землей, травяным соком и раздавленной земляничной мякотью, но настроение, похоже, не слишком испортилось. Петрушко догадывался, что сыну больше всего нравился сам процесс, сама охота. А наполнить банку действительно можно и через неделю.
— Пап, — неожиданно спросил его Лешка, подойдя поближе, — а что будет тем ребятам? Ну, которые на меня в парке напали?
Виктор Михайлович поежился.
— Леш, — ласково произнес он, — а стоит ли об этом? Главное, что больше такое не повторится.
Лешка прислонился щекой к его плечу.
— Их теперь в колонию, да?
— Почему ты так думаешь? — осторожно спросил Петрушко.
— А Николай Викторович сказал, ну, тот майор, который тогда меня спрашивал. Их действительно посадят, да?
— Не знаю, — развел руками Виктор Михайлович. — А почему это тебя так заинтересовало?
Лешка засопел.
— Ну, просто… — сказал он наконец. — У нас в классе ребята однажды про эти колонии говорили, у Вовки Тяпина там старший брат сидит, он в прошлом году из чужой машины магнитолу взял, а его поймали. Говорят, там бьют, и кормят плохо, это правда?
— Ну, сложно сказать, — пожал плечами Петрушко. — Наверное, в разных местах по-разному. Бывают и хорошие колонии, где работают честные люди и поддерживают порядок. Недавно вот по телевизору такую показали. Но где-то попадаются и люди похуже… Да и ребята, как ты понимаешь, не сахар, их же чаще всего заслуженно туда помещают. Ну а дальше уж как получится…
Лешка помолчал, подумал.
— Знаешь, пап, ты, может, удивишься, а мне этих мальчишек жалко. Они там, в парке, были злые, но ведь они, наверное, не всегда злые. Я вот тоже злой иногда бываю.
— Но ты ведь, когда злой, ноешь и скандалишь, а не мучаешь тех, кто слабее, — терпеливо возразил Петрушко. — А они мучили. Тебя. С наслаждением. Чувствуешь разницу?
— А может, они в первый раз? А теперь их будут мучить, а их мамы будут плакать. Это хорошо, да?
Виктор Михайлович внимательно взглянул на сына.
— Нет, Алешка, это, конечно, не есть хорошо. Но вот что лучше — чтобы их мучили, или чтобы мучили они? И то, и другое — плохо. А приходится из этого выбирать. Вот как тут быть?
— Пап, я не знаю, как быть. Я просто не хочу, чтобы их в колонию. Ну, пусть им… — Лешка наморщил лоб, — ну пусть им двойку по поведению в году поставят, и отругают, чтобы им стыдно стало.
Петрушко невесело усмехнулся.
— Будто это от нас с тобой зависит… Да и, боюсь, это бы на них не повлияло. Они ведь уже большие ребята, и наверняка у них уже имеется опыт нравоучений… не реагируют они. Нет таких слов, чтоб на них подействовали.
— А почему? — не сдавался Лешка. — А вот тот дяденька, что их остановил. Он ведь как сказал: «Стоять!», так они и замерли, будто замороженные. Может, он знает, какие слова на них действуют?
— Тот дяденька… — вновь усмехнулся Виктор Михайлович. — Не уверен, что дяденьке удалось пробудить у них совесть… А насчет колонии можешь не волноваться. В среду мне звонил Николай Викторович. Уголовное дело закрыто. Оказалось, эти ребята сейчас тяжело больны, и уже незачем их наказывать. Им и так несладко.
— А что с ними случилось?
Петрушко пожевал губами. Лукавить ему не хотелось, а всей правды говорить не следовало.
— Да он не объяснял толком. То ли что-то инфекционное, то ли нет. Медики, говорит, пока непонятно. Как-то эти ребята сразу заболели… после того случая. Может, их Бог наказал?
— Я вот весной книжку читал, — спустя какое-то время вздохнул Лешка. — Называется «Дети подземелья». И там одна маленькая девочка была, она долго болела, и ее папа сказал одному мальчику, что серый камень высасывает из нее жизнь. Я когда прочитал, мне даже страшно стало, я не понял, как это — высасывает? — Ну и какая связь? — хмыкнул Виктор Михайлович. — То повесть Короленко, а то вот эти парни. При чем тут серый камень?
— Ну, — задумался Лешка, — я не знаю. Вдруг вот вспомнилось. А что, их никак нельзя вылечить?
Петрушко отозвался не сразу.
— Ну почему же? Николай Викторович сказал, они в хорошей больнице лежат, там опытные врачи… Обязательно вылечат.
На самом деле прогноз был малоутешительным. Гена долго возился с этими пацанами, перепробовал множество способов, но все, что ему удалось — это притормозить развитие процесса. «Михалыч, — объяснял он, — тут сложнее, чем я думал. Если бы просто нехватка биоэнергии, так несколько сеансов переливания, и все тип-топ. Нам доноров найти не проблема. Проблема, что перелитое из них попросту вытечет. Он же, гад, не просто их высосал, а еще и влил что-то непонятное. Вроде как информационная программа, поддерживает внешнее течение физиологических процессов, но гасит биополе. Внутри этих ребят ну как бы дыра теперь. Не физическая дыра, не пространственная, ну ты понимаешь. И сквозь нее все выливается. Я пока не знаю, чем эти дырки залепить. Боюсь, тут магия вообще бесполезна. Знаешь, ломать — не строить. Единственное, что поможет — это настоящее чудо, не наши волхвования, а настоящее. Только где ж его взять?»