Круги в пустоте - Страница 55

Примерился, ухватился — и с трудом удерживаясь от непедагогичных выражений, поволок «нечто огромное» к берегу, где, несмотря на запрет, в нетерпении выплясывал Лешка.

— Ну? — устало бросил он, вытащив длинное тело на берег. — И за каким… этаким… ты сюда полез? Дышать можешь?

Спасенный судорожно кивнул, сделал несколько вдохов, перевернулся на живот — и изо рта его сплошным потоком хлынули вода и рвота.

— Давай-давай, не спеши, а то еще подавишься, — сумрачно посоветовал Петрушко. — Сейчас лучше? Ну-ка, сядь, вон сюда, к стволу прислонись. Оклемался чуток? Тебя, насколько я слышал, Владиславом зовут?

Понурившийся Владька молча кивнул.

— Леш, — подозвал сына Виктор Михайлович. — Я там, в лесу, пакет с листьями куда-то бросил. Так что живо дуй на поиски. Не хватало нам еще по второму разу собирать. Там, между прочим, твой подберезовик. И банка, где целых тридцать восемь ягод.

Когда Лешка скрылся за деревьями, Виктор Михайлович негромко спросил:

— Ну так что же случилось? Не думаю, чтобы ты полез туда купаться, уж больно неподходящее место. Плюс к тому же и в одежде. Водкой от тебя не разит. Значит — что? Топился?

— Угу, — мрачно отозвался Владька, понимая, что без толку отрицать очевидное.

— И что, действительно серьезный повод?

Владька промолчал.

— В общем-то, догадаться несложно, — правильно истолковал его молчание Петрушко. — Дело-то банальное… И ты, значит, решил, что жить теперь незачем, да? Что или она, или могила? Странно, на идиота вроде непохож. Или я ошибаюсь?

— Ошибаетесь, — угрюмо выплюнул слова Владька. — Я как раз и есть полный идиот. И идиот, и обалдуй, и козел, и вообще… И нафига мне тогда все это? — рука его пренебрежительно обвела теплое лесное пространство, а потом вдруг плечи у него затряслись, и он, уткнувшись лицом в колени, глухо зарыдал, не стесняясь ни постороннего мужика, ни себя.

— Так… — протянул Петрушко, дав ему выреветься. — А теперь рассказывай все по порядку. Может, не так оно и страшно.

И Владька, захлебываясь слезами, начал рассказывать.

…Поначалу Виктор Михайлович слушал его без особого интереса. Парню сейчас необходимо было выговориться, выплеснуть боль, а ничего оригинального в его словах не ожидалось. Да, действительно, отчаянная и безнадежная любовь к Аньке, еще с десятого класса, и ее спокойно-благожелательное отношение, и никакой ясности. Оставалось лишь догадываться, из жалости она его до сих пор не шуганула, или все же есть какие-то шансы. Она делала вид, что не замечает его взглядов, его тревожного дыхания, она умудрялась понимать его неуклюжие намеки с точностью до наоборот, она усиленно настаивала на том, что «они просто друзья-одноклассники». И он терпел, таскал веники цветов, доставал билеты на концерты. Так ведь она ко всему прочему и нормальную музыку не слушает, а все эти ее Бахи и Бортнянские такая скучища… Да, она странная… Не бывает сейчас таких девчонок. Да она еще и христанутая… всякие там догматы, обеты, запреты… Ну да, сейчас многие… Каждый сходит с ума по-своему, типа свобода, и все дела… И вообще он понимает, что ей не годится. И образования никакого, и денег нормальных нет, и драться не умеет. Что? Нет, она этим не возмущалась, она наоборот — крутых качков на дух не переносит. Но те хоть люди… жизнь понимают, за себя постоять могут, а он… Сопля соплей. Особенно тогда, с «бандовозом». Да, влепился на чужой тачке в бандитский «джип». Чем кончилось? А ничем. Аня приехала, привезла с собой соседа-старика. Жуткий у нее какой-то сосед завелся, где-то с месяц назад, не больше. Почему жуткий? Потому что странный. С виду на крутого не похож, не в прикиде, а тем не менее. Да ерунда, разве крутой в вонючей хрущевке хату снимет? А этот снимает.

…Молча появился Лешка с пакетом. Виктор Михайлович, сделав Владьке знак остановиться, велел сыну идти вперед, к огибающей озеро тропинке, и там их ждать. «Возле изогнутой сосны, понял? И никуда оттуда ни ногой. Пожалей мои истрепанные нервы!»

И вот тут-то, слушая сбивчивый Владькин рассказ о развороченном «бандовозе», Петрушко впервые ощутил некую странность. Того, о чем рассказывал парень, просто не могло быть. Вернее, началось-то оно вполне обыденно, зато потом…

— Значит, говоришь, он просто подошел к этим качкам и о чем-то стал говорить?

— Ну да, — кивнул Владька. — Я еще подумал, что вот сейчас дадут они дяденьке по голове, и привет, реанимация. А он чего-то сказал, они ему вроде ответили, он опять. И возвращается к нам, говорит, все, у ребят никаких претензий, обоюдка типа.

— А эти?

— Да не понимаю я, — суетливо ответил Владька. — Они все слушали, слушали, а потом как пыльным мешком их стукнуло. Поскучнели оба, к «джипу» своему привалились и вроде как на корточки сели, типа отдыхают. То ли солнцем разморило, то ли чего. Хотя какое солнце, вечером же!

— А он что, в самом деле просто говорил? — недоверчиво хмыкнул Петрушко. — Может, врезал все-таки? Знаешь, бывают ведь такие незаметные удары, не как в кино.

— Да зуб даю! — вскричал Владька, — не прикасался он к ним вообще. Только впаривал чего-то. А как они того… спеклись, повернулся и к нам пошел. И говорит, с «восьмеркой» сам разбирайся, тут я тебе не помощник. И еще по носу щелкнул… обидно так. — Да, — медленно протянул Виктор Михайлович, — действительно, странный дядька. — И что, представительный мужчина? Раз говоришь, Аня на него засматривается.

— Да какое там! — презрительно сплюнул Владька. — Ростом с вас будет, и лысый как коленка, и лицо морщинистое. Загорелый, правда, будто с югов.