Круги в пустоте - Страница 97

— Толку-то от них, — всхлипнула Настя, — если уже…

— Меньше телевизор смотри, — сквозь силу усмехнулся Виктор Михайлович. — Напичкали чернухой, теперь и насилуешь фантазию… На самом деле давай разберем варианты. Во-первых, он мог удрать куда-нибудь с местными мальчишками… Да, знаю, знаю, но и ты пойми — в его возрасте на «слабо» только так и ловят. Во-вторых, он мог пойти все-таки не в рощу, а в дальний лес, заозерный. Может, по пути надумал, и ведь формально-то запрет не нарушается — к озеру он соваться не станет, он мимо пройдет, дальше. А что такое тамошний лес, не тебе объяснять. Может блуждать сколько угодно, хоть целые сутки, пока не выйдет где-нибудь в Тульской области, в глухой деревне без телефона и с автобусом, ползающем раз в день. Наконец, есть и в-третьих. При его состоянии… Конечно, в последнее время приступов не было, все сгладилось, но все-таки… может ведь и не только в припадке выражаться. Сумеречное сознание… Взял и поехал сам не соображая, а придет в себя через несколько часов хрен знает где. Может, в Москве, может, в Брянске… Короче, объявят розыск и максимум через пару-тройку дней его найдут.

Он замолчал, не желая развивать тему. Потому что варианты «в-четвертых» и особенно «в-пятых» не годились для высказывания вслух.

— Суп разогревать? — вздохнула Настя. — На второе там еще макароны остались…

— Ничего, Настюша, прорвемся, — он вышел из-за стола, осторожно обнял ее за плечи, откинув упругие волосы, поцеловал в шею. — Все будет хорошо, не плачь. Ты пойди лучше пока, приляг, я уж сам тут с супом разберусь. И с остальным тоже.

— Погано дело, Михалыч, — сумрачно высказался наконец Гена. Зябко поежился — ночью все-таки ощутимо похолодало, а сорвался он из дому «в чем картошку жарил», то есть в не первой свежести футболке. Удивительно еще, как это ему удалось уговорить первого же встреченного водителя ехать в такую даль, и всего за стольник. Впрочем, нет, неудивительно. Это же Гена… Геннадий Александрович. Простой укосовский маг.

Ветер усилился, шумел в кронах берез, на чистое, утыканное звездами небо с севера наползала облачная хмарь. Как бы к утру дождь не натянуло, подумал Петрушко. Если Лешка все еще где-нибудь блуждает по лесу… Впрочем, это еще неплохо, если блуждает.

Он с тревогой уставился на Гену.

— Понимаешь, Витя, я его не чувствую. Просто вот совсем не чувствую, — виновато пояснил Гена и чиркнул зажигалкой, закуривая. — Будь он мертв… Извини, дорогой, но все придется говорить как есть… В общем, будь он мертв, я бы это уловил. Остаточное биополе какое-то, уж не знаю, как обозвать, но мы ведь такие вещи нутром чуем. Даже если на фотографию взглянуть, и то… А здесь и вещи его имеются, и место, и времени всего-ничего прошло. Должен чувствовать. Если живой — то уж направление обязательно. И стрелку из щепок складывал, все без толку. Не вижу, не могу пробиться. Как бетонная стенка, понимаешь, что это значит?

Петрушко мрачно кивнул. Это значило одно из двух… Или Гена в одночасье лишился своего дара, или…

— А вообще, все остальное? — осторожно спросил он. — Работает?

— Да я тоже в первую очередь подумал, — нехотя отозвался Гена. — Все работает. Вот, смотри.

Он вытянул в темноту руку — и тут же из нее полился яркий, точно от прожектора, свет. Испуганно закрутилась ночная мошкара, высветился поваленный березовый ствол, густые заросли малины…

— Вот таким образом, — подытожил Гена, и ладонь его погасла. — Сейчас, кстати, Семецкий сюда едет, через полчаса будет на даче. Видишь, его чую. Даже чую, что у него коробка передач барахлит, и что он злой спросонья, и зуб у него ноет. А Лешку — ну вот хоть убей. Пусто.

Что ж, значит, надо смотреть правде в глаза. Значит, получилось «или».

— То есть это надо понимать так, — медленно произнес Петрушко, — что его нет в нашем мире? Будь он здесь, ты бы почуял, живого или мертвого. Так?

Гена откашлялся, выкинул сигарету и старательно затоптал тлеющий огонек.

— Да, все верно. В нашем мире его нет. Значит, перенесли. И я даже догадываюсь, кто.

Виктор Михайлович повел плечами.

— Угу, и не нужно быть семи пядей во лбу. Наверное, и мобильник Настин — его же лап дело. В общем, как подъедет Семецкий — вызовем опергруппу и поедем брать. Хватит, долиберальничались…

— Михалыч, — Гена мягко сжал его локоть, — ты не кипятись. Глупостей наделать проще всего. И потом, надо же санкцию Вязника. Ты ему еще не звонил?

— Вот сейчас буду, — мрачно отозвался Петрушко. — Ладно, пошли отсюда, хватит под звездами загорать… Насчет Насти ты уверен?

— Железно. Проспит до полудня, потом сделаю сеанс, а дальше уже будем смотреть. Таблетками ее кормить не стоит, в любом случае потом пойдет реакция. Но я справлюсь, не волнуйся. Конечно, полностью это не снимешь, но хотя бы эксцессы исключим. Между прочим, и тобой тоже заняться стоило бы. Сказать, какое у тебя сейчас давление?

— Не надо, верю, — огрызнулся Виктор Михайлович. — Но я-то выдержу.

— Но и ты не железный.

— Да, я резиновый. Я справляюсь, Гена, не думай. Пойдем к дому. Семецкого встречать, и вообще в тепло. Слушай, какие вообще соображения? Зачем это ему надо, чучелу этому олларскому?

Гена шмыгнул носом.

— Рано делать выводы. Ясно, что он затеял какую-то новую игру, видать, у них там в Олларе что-то резко изменилось… А может, ты как-то неправильно повел те исторические переговоры. В общем, пошли пить чай и звонить Вязнику. А этот… Если это действительно его рук дело, он скоро сам проявится.

— Ты вот чего, — озабоченно сказал Петрушко, — ты подготовься на всякий случай связаться с единянами. Может, чего дельное подскажут.