Круги в пустоте - Страница 188


К оглавлению

188

— Отвязывай, Илси-Тнаури. Возьми в войско… хотя бы снова в обслугу обозную. Глядишь, и будет какая-никакая польза. А чтобы парнишка не убежал — пускай кто-нибудь приглядывает. Хотя бежать-то ему некуда. Вот к нему бы кто не прибежал… отчета требовать…

— Эх, ладно… — махнул рукой воевода. — Будь по-твоему. Излишняя твоя доброта, Вик-Тору, прямо тебе скажу. С такой добротой хорошо умные свитки писать в храме, а сражения так не выиграешь. Пускай живет парень. Только все же я его накажу. Нельзя иначе. Эй, — распорядился он, обернувшись назад, — этого отвязать и всыпать пятьдесят прутьев. Да ты не меня, — кивнул он потрясенно глядящему со столба парню, — ты господина Вик-Тора благодари. Таких странных людей мало. То ли к сожалению, то ли к счастью.

— Боюсь, что все-таки к счастью, — еле слышно вздохнул Миал-Тмингу.

14

Чернота податливо раскрывалась, обвевая лоб легким, едва заметным ветерком, и тут же смыкалась за спиной, словно чьи-то огромные зубы. Митьке так и представлялась эта бесформенная пасть, отхватывающая один за другим куски пространства. А то еще казалось, будто идет он внутри бесконечной змеи, от хвоста к ядовитому жалу. Правда, он знал, что на самом-то деле яд в зубах, но темное, изогнутое точно сабля жало ему все равно мерещилось.

Никуда идти не хотелось. Вообще ничего не хотелось — разве что лечь прямо на холодные каменные плиты и заснуть. Он даже попробовал — без толку. Стоило остановиться — и какое-то смутное, неприятное беспокойство вползало под кожу, зудело в голове, и приходилось тупо двигаться вперед, в пустоту.

Он не знал, сколько прошло времени. Может, час, может, день. Попробовал было считать шаги — сбился после тысячи. Вернее, не сбился, просто надоело. Слезы давно высохли, мысли тоже. Пустота впереди, пустота внутри. Никого уже нет, ни Хьясси, ни Синто, ни кассара. Позади одна кровь, впереди, наверное, что-нибудь похлеще. Дом, Москва, мама казались сейчас даже не светлой сказкой, а отзвуком давнего сна. В возвращение не верилось.

— Помоги… — прохрипел кто-то справа.

Митька, погруженный в свои тусклые мысли, не сразу поднял голову. И не слишком удивился, поняв, что чернота не мешает ему видеть. Она никуда не делась, плотная, густая, но теперь по обеим сторонам открывалось необъятное пространство — какие-то луга, едва различимые холмы, кроны деревьев. Не совсем настоящие — скорее, тени или контуры.

Справа, на расстоянии нескольких шагов лежал человек. Лежал на спине, ловя раззявленным ртом воздух, и мелкие пузыри лопались у него на губах. В животе у человека была дыра, откуда по капле сочилась темная, пахучая жидкость.

Приглядевшись, Митька понял, что знает этого человека. Толстый деревенский староста Глау-Йонмо, тот самый, что казнил единянина… и еще хотел выгодно продать свои ковры. Сейчас он умирал, и умирал тяжело.

— Кто вас? — машинально спросил Митька, и тут же понял, что староста, скорее всего, его не слышит. Но ошибся: пухлые губы выдавили булькающие звуки.

— Слуги Единого… чтобы грызли их змеи в нижних пещерах… Отомстили… они всем мстят. Они и тебя когда-нибудь замучают… Помоги.

Митька растерянно глядел на него. Все это было очень странно. Откуда здесь, на Темной Дороге, как обозвал эту дыру кассар, взялся староста? И как, собственно, ему помочь? «Скорую» вызвать? Или хотя бы посидеть с ним, положить руку на лоб… чтобы тот умирал не в одиночестве. Страшно это, наверное, когда один… а секунды густыми каплями вытекают из тела.

Он уже повернулся, уже собрался шагнуть к старосте — но в последний миг остановился. Очень уж жадно мигнули у того глаза… как-то очень уж расчетливо. И сразу вспомнилось, как предупреждал кассар: «ты им не верь… это даже не призраки, а так… пустота».

— Скажи, Глау-Йонмо, — сжав на всякий случай кулаки, спросил Митька, — а как звали того старика-единянина, которого ты забросал камнями в колодце?

— Я… я не знаю его имени, — выплюнув сгусток крови, прошептал староста.

— Нет, — напряженно ответил Митька, — ты бы знал… будь ты настоящим. Тебе бы сказали… потом. Тебе бы объяснили, за чью смерть мстят. Но раз ты не знаешь — значит, знаешь только то, что и я… значит, ты — мой глюк. Пошел ты нафиг!

И не оборачиваясь, он быстро побежал вперед, рассекая грудью плотный воздух. Пускай это «даже не призрак»… пускай он сманивал, сбивал с пути… а все же западло вот так оставлять человека… хотя бы мысли о человеке.

Потом, когда в ногах растеклась ноющая боль, а дыхалка сбилась, он остановился. Поглядел по сторонам. И судорожно вздохнул.

Там, слева, был Хьясси. Совершенно живой, одетый в белое млоэ. Сидел под кустом, играл на самодельной, вырезанной из полого тростника дудочке. Кажется, это слегка походило на уличную песенку «причитание старухи», но получалось так себе… фальшиво получалось. Интересно, механически подумал Митька, а при жизни у Хьясси был музыкальный слух?

— Привет, — отстранив от губ дудочку, махнул ему Хьясси. — Иди сюда! Мне без тебя скучно.

— Но как же… — оторопело протянул Митька, — тебя же зарезали… кассар зарезал.

— Ну да, — снисходительно кивнул Хьясси, — но это было совсем не больно. Зато теперь меня никто уже не зарежет и не прибьет… и ни холода, ни жары… и есть не хочется. Красота! Давай, садись рядом, тут классно! Отдохнешь.

Что-то скользкое шевельнулось в мозгу. «Классно»… никогда бы Хьясси так не сказал. Откуда ему русский знать? Стоп! А ведь и староста тоже говорил по-русски! Олларские слова, хоть и совершенно ясные, а все-таки есть в них какой-то оттенок… Митька не раз ловил себя на том, что не уверен, до конца ли он понимает своих собеседников. Вот, к примеру, по-русски «отдых» — это просто отдых, безо всяких там вторых смыслов, а олларское «лонни» намекает еще и на награду, типа не просто отдых, а отдых за что-то… вроде как отпуск или каникулы. Сейчас же никакой разницы он не замечал, и значило это одно из двух: или те, кто встретился ему на Темной Дороге, действительно говорили по-русски, или передавали ему прямо в мозг свои мысли. Странно… это действительно Хьясси?

188