— Ну что, закипела вода? Хорошо. Теперь вон эту тряпку жгутом сложи, намочи и смывай кровь вокруг раны. Да шустрее, шустрее, этак ты до ночи провозишься!
Кассар сидел на полу, голый до пояса, привалившись к стене, задрапированной тростниковой циновкой. В раскрытое окно кухни молча глядело оранжевое закатное солнце, и все, что могло отражаться, сверкало сейчас рыжими блестками — казалось, отовсюду смотрят то ли налитые кровью звериные глаза, то ли огоньки свечей. Кстати, скоро надо будет и настоящие свечи зажечь — солнце вот-вот завалится за изломанную линию крыш, и упадет густая тьма. Здесь вообще мгновенно темнеет — нет многочасовых московских сумерек.
Митька, сидя возле Харта-ла-Гира на корточках, осторожно протирал тряпкой его бок, смывал засохшую, бурую корочку крови. Рана была на первый взгляд небольшой, сантиметра два, только вот уходила глубоко.
— Да, не уберегся, — проследив Митькин напряженный взгляд, признал кассар. — Это бой, понимаешь. В бою можно предполагать, но никогда нельзя видеть наперед.
— Это когда вы с главарем дрались? — осторожно спросил Митька.
— Нет, с ним я был аккуратен, — Харт-ла-Гир отвечал на удивление спокойно, не ругался насчет дерзкого раба, хамски задающего вопросы господину. Похоже, сейчас ему вовсе не хотелось дрессировать Митьку, и от этого на самом деле было только хуже. — Салир-гуа-нау боец опытный, с ним расслабляться нельзя. Это уже потом, когда его свору бил. Там один малый ножики метал, ну вот, не от всех, как оказалось, я увернулся. Легкие у него ножики, понимаешь, в горячке боя и незаметно. Зато потом… такой ножик соком травы лиу-хомго-тсау смазывают. Ядовитая трава. И ножики, и наконечники стрел… Ранка выходит небольшая, но достаточно и такой.
— Так что же, значит… — задохнулся Митька от страшной мысли.
— Не все так просто, — кривя бледные губы, ухмыльнулся кассар. — Хомго дешевый яд, часто используется, так что есть и противоядие. Да сильнее три, бестолочь!
— Вам же больно будет!
— Ну и что? Боль — это дело такое… обычное. Сейчас важнее зараженную кровь убрать. Так, тряпку эту на пол, новую возьми. Потом все тряпки сожжешь.
— Господин, — едва не плача спросил Митька, — а это противоядие… оно точно подействует?
— Что, испугался? — в упор взглянул на него кассар. — Думаешь, что с тобой будет, когда я помру?
Митька молчал. Именно об этом он и думал, но признаваться было слишком стыдно.
— А ничего хорошего не будет, — словно не замечая его смущения, объяснял Харт-ла-Гир. — Умри я просто, к примеру, от лихорадки, то городские власти, согласно закона, должны будут отправить тебя к моей родне, в Нариу-Лейома. Вместе с лошадьми, оружием и прочим имуществом. Да только далеко Нариу-Лейома, накладно посылать туда караван… да и было бы из-за чего. Я же четвертой статьи кассар, не «ла-мош» и не «ла-мау», просто «ла». Как же, станет из-за меня городской наместник деньгами швыряться. Продадут и тебя, и лошадей, а деньги для наследников отложат, ежели таковые в течение года объявятся. Да и продадут за настоящую цену, а запишут в свиток чепуху. Хотя за тебя, да хорошую цену… не представляю. По правде, за тебя и десять огримов многовато, за такого придурка.
Харт-ла-Гир помолчал, передернул плечами. Митька видел, что чем дальше, тем его сильнее начинает бить дрожь. Яд действует, — с ужасом думал он.
— Это если бы просто, — помолчав, добавил кассар. — А тут, видишь ли, не просто. Я же кого зарезал — самого Салира-гуа-нау, а это большой человек, он держит порт, он и городскому наместнику пятую долю платит, и начальнику стражи седьмую, и Тхарану, и в святилища, и государевой Тайной Палате… Я вообще не понимаю, зачем он впутался в эту историю… если, конечно, мои догадки верны. Интересно, сколько же надо заплатить тигру, чтобы он, презрев охоту на кабанов, погнался за мышью? Ладно, не это важно, а важно, что теперь городские власти очень сердиты. Они лишились неплохой прибавки к государеву жалованью, Тайная Палата лишилась ценного осведомителя, за место смотрящего порт начнется теперь большая драка среди местных «ночных», и страже придется расхлебывать последствия, и отчитываться перед государевой Палатой Наказаний… В общем, всем было хорошо — и всем сразу стало плохо. И когда начнут разбираться, сразу же поймут, что всему виной был дерзкий раб Митика. Дерзкий раб за все и ответит, коли уж господин помер. Между прочим, муравьиная яма еще не самое страшное, что в нашем добром Олларе имеется. Я не хочу думать, на что способна фантазия господина Тиу-ла-Гхоса, начальника городской стражи, или Брима-ла-Томгу, который заведует охраной господина наместника. Это, к сожалению, очень мелочные люди. Нет чтобы отнестись по-человечески, просто повесить или отрезать голову — им захочется излить свой гнев. Понял?
Митькины плечи дрогнули. Нет, как он ни крепился, а сдержать слезы не удалось. Будущее разрасталось перед ним темной шевелящейся ямой. И ведь сам во всем виноват, дурень, бестолочь! Ну на кой хрен потащился в порт, сидел бы дома, как человек, так нет, парусов идиоту захотелось!
Харт-ла-Гир, однако, не расположен был слушать Митькин плач. Привстал, отвесил ему нехилую затрещину. И продолжил:
— Да уймись ты, ревешь точно баба глупая, смотреть противно! Неужели ты столь труслив? И вообще, успокойся, я пока что не помер и помирать не собираюсь. Права такого не имею, понимаешь? А, — махнул он рукой, — ничего ты не понимаешь, и правильно, тебе незачем. Ладно, в том шкафчике на нижней полке флакон зеленого стекла. В нем мазь. Доставай и смазывай.