Круги в пустоте - Страница 99

Иссеченная спина еще побаливала, но вполне терпимо. Чудодейственное зелье из флакона сняло не только боль, но и чуть ли не мгновенно заживляло раны. Харт-ла-Гир сказал, что через день-два останутся лишь розовые рубцы.

— Что же вы меня этим раньше не мазали? — сварливо поинтересовался Митька. — Когда прутьями пороли?

— Тогда нужно было, чтобы ты осознал свое положение, — невозмутимо отвечал кассар. — Чтобы приучился вести себя подобно рабу… чтобы никто не заподозрил, кто ты такой на самом деле. Я ведь думал, мы надолго задержимся в городе… Кстати, соком травы лиу-мен-кьяну я однажды тебя уже лечил… тогда, после клеймения.

— А оно, клеймо и вправду останется навсегда? — грустно спросил Митька. Особой разницы, впрочем, не было — что с клеймом, что без клейма, в этом чужом мире ему одинаково паршиво. Что же касается возвращения — чем дальше, тем больше надежда усыхала, съеживалась змеиной шкуркой.

— Разумеется, нет. Против сока травы лиу-йар-мингу есть другая трава, лиу-гуан-тмаа, только о ней мало кто знает. Когда потребуется, смажем твое клеймо — и за пару дней оно сойдет, точно и не бывало. Кто знает, как сложится наша судьба в дальнейшем… под кого придется тебя маскировать.

— То есть раб — это всего лишь маскировка? — присвистнул Митька. — Что же вы сразу не сказали?

— А зачем? — пожал плечами кассар. — Тогда бы ты стал играть в раба, притворяться им — и все, кто зорок, быстро бы тебя разоблачили. Нет, ничего нельзя было говорить, ты должен был поверить, что все это и вправду. Должен был вести себя как раб, думать как раб… Только это дает неуязвимость. Потом, сам смотри. Раб не привлекает к себе особого внимания, раб не общается с теми, кто по особенностям твоей речи, по выражению глаз, по жестам и походке может заподозрить неладное. Будь все как мы рассчитывали — так бы и жили с тобой в городе, и ты был бы в безопасности.

— Если не считать прутьев, — ядовито заметил Митька.

— А что такое? — зевнул кассар, выкапывая в плотной земле ямку для костра. — Цель — сохранить твою жизнь, а ублажать тебя никто и не собирался. В нашем мире ты должен жить по нашим законам… ты здесь даже и не гость, а как бы это сказать… путник… странник… А у нас наказание — обычное дело. Будь ты государев сын, думаешь, тебя миновали бы розги? Отчего же ты захотел для себя особых условий? И кроме того, — он усмехнулся, обтирая от глины маленькую лопатку, — скажи по совести: разве тебе не пошло это на пользу? Ты ведь сам рассказывал, что там, у себя дома, примерным поведением не отличался.

Митька промолчал — ему очень не хотелось углубляться в эту тему.

— В общем, иди вон к тем кустам, наломай сухих веток, — велел Харт-ла-Гир. — Да нет, — усмехнулся он, — не для того… Именно сухих — костер разводить. Будем вечернюю трапезу готовить.

…Костер разгорелся быстро и легко. В не слишком глубокой, с локоть, яме он не был виден даже вблизи, а ломкий хворост, служивший им дровами, почти не давал дыма, сгорая с тихим треском. Харт-ла-Гир явно обладал навыками походной жизни.

Не прошло и получаса, как котелок закипел, и кассар вывалил туда зерна, кусочки сушеного мяса, такие-то истолченные в порошок пряные травы.

— Имей в виду, завтра готовить будешь ты, — заявил он.

— Чтобы не выходил из образа раба? — съязвил Митька.

— Чтобы научился готовить, — ворчливо отозвался кассар. — Может, тебе это придется делать без меня. Будущее нам неведомо. Кстати, в этом супе нет ничего сложного. Простой суп.

…Несмотря на свою простоту, суп оказался очень даже вкусным. Митька съел бы и еще, но вскоре ложка уже царапнула дно котелка. Ему, как обычно, пришлось доедать за кассаром.

— Вы хоть понимаете, что мне это обидно? — для порядка поворчал он. Следовало закреплять недавно занятые позиции.

— Раб всегда ест после господина, — невозмутимо ответил Харт-ла-Гир. — А в нашем с тобой случае это еще и полезно — вкушая пищу первым, я почти всегда замечу присутствие яда… А ты что думал? Наши враги выбирают не самый жестокий, а самый быстрый и надежный способ. Отравить — это весьма разумное решение.

— А сейчас? — буркнул Митька.

— А сейчас у нас один котелок и одна ложка, — развел руками кассар. — Кто-то неизбежно будет вторым. И почему бы не ты?

На это Митька не нашелся что возразить. Он улегся на спину (уже почти и не болела) и принялся смотреть в стремительно темнеющее небо.

Солнце давно уже закатилось за холмы, и даже алая полоска у горизонта побурела, размылась. Ночь наступала по всему фронту, и точно костры передовой линии, зажглись первые, льдисто-белые звезды. Такие похожие на оставшиеся дома — и такие на самом деле чужие.

Что, интересно, сейчас делает мама? Верит ли она еще, что сын найдется — или все, оплакала и принесла цветы на пустую могилку? Нет, наверное, верит… Если сама еще жива. С ее-то больным сердцем, да такое известие. Запросто может быть инфаркт. И что тогда? Даже если возвращение возможно… К кому возвращаться? К отцу? А нужен ли он ему? Если ни разу не позвонил, не встретил… Бабушка уже три года как умерла… Вот найдет он здесь, положим, какого-нибудь доброго мага… хотя по здешним не скажешь, будто добрые… и перенесет он Митьку обратно, на Землю. Он придет домой — а квартира опечатана, или в ней уже чужие люди живут. Куда потом, в ментовку? Доказывать, что ты — это ты? Ну ладно, докажет. Тогда отправят в интернат, после — какая-нибудь путяга… Как ни крути, а получается, что вся жизнь переломана. Может, конечно, мама и жива… Но как же она там одна? И ведь не позвонишь отсюда по мобильнику, не успокоишь…